Композитор и реалии. Что диктует авторам век функциональной музыки?

2025.11.05

Никогда ещё композитор не обладал такими возможностями — виртуальные оркестры, искусственный интеллект в аранжировке, мгновенный доступ к наследию веков. Но парадокс — именно сегодня его фигура растворяется в тумане функциональности, становясь скорее ремесленником прикладного цеха, нежели провидцем. И корень этого — в самой природе современного заказа, который определяет не только суть музыки, но и — что куда важнее — сам тип творца, способного её создавать.

Возьмём в пример саундтрек. Саундтрек — даже в своей гениальной ипостаси — всегда будет музыкой второго плана, чья фундаментальная задача — усиливать эмоцию, рождённую образом, а не рождать её в слушателе с чистого листа. Это различие — даже не в качестве, а в самой сути. Музыка Уильямса к «Звёздным войнам» или эпические полотна Циммера — безусловно, вершины жанра, но их мощь привязана к кинематографическому контексту. Будучи вынутыми из него, они теряют магию, оставаясь лишь её эхом, блестящим сувениром из другого вида искусства. Классика же — та же Девятая Симфония Бетховена — самодостаточна; она не сопровождает жизнь, а становится ею, формируя реальность вокруг себя. Задача, таким образом, определяет онтологический статус произведения: одно — вечный спутник человеческих переживаний, другое — их искусный, но временный костыль.

Эта принципиальная разница в задачах неминуемо рождает и разный порог вхождения. Когда музыка нужна «под картинку» — требование к композиторскому мастерству, к владению нотной грамотой и контрапунктом, неизбежно снижается. Технологии — те же программы для редакции аудио и midi, где можно собирать симфонические полотна из готовых паттернов, не зная разницы между доминантсептаккордом и уменьшённой септимой — лишь узаконили и ускорили этот процесс. И каков результат? Индустрия всё чаще довольствуется композиторами-ремесленниками, способными быстро закрыть потребность в «эпичном саунде», но неспособными создать нечто, живущее вне конкретного проекта. Возникает порочный круг: зачем годы штудировать партитуры классиков, если успех измеряется отнюдь не глубиной высказывания, а скоростью и точностью попадания в референс?

Но главная трагедия времени — не только в девальвации ремесла, а в исчезновении масштабной творческой личности — фигуры, чей авторитет и художественная воля способны переопределить жанр. Сегодня композитор — особенно в массовой культуре — становится «невидимкой». Его работа должна быть идеально вписана в продукт, не выступая за его рамки. Он — поставщик аудио-услуги, а не дерзкий творец, бросающий вызов привычному восприятию. Где сегодня фигура, чьё одно имя на афише собирало бы залы, как это было с Рахманиновым или Стравинским? Система, ориентированная на коммерческий успех проекта в целом, больше не нуждается в титанах — ей достаточно добросовестных винтиков.

История, однако, даёт нам тонкий луч надежды — прецедент уже был. До Петра Чайковского балетная музыка считалась сугубо прикладным искусством — её писали «под балетмейстера», это было коммерчески эффективно и никого не смущало. Композитор был подчинён хореографу, его музыка — функциональным задачам танца. Но явился Пётр Ильич — и создал «Лебединое озеро» и «Спящую красавицу», где музыка стала не сопровождением, а драматургической основой, навсегда изменив баланс сил в жанре. Он доказал, что функциональный заказ можно превратить в акт высокого искусства, если обладать не только талантом, но и волей к творческому доминированию. Но где же сегодня наш Чайковский для кино и игр? Тот, кто сможет превратить саундтрек из фонового оформления в главного героя, заставив зрителя идти в кино «за музыкой»? Увы, система работает против этого. Она поощряет узнаваемость, а не новизну; эффективность, а не гениальность. Композитор сегодня — не творец, а поставщик контента для алгоритмов стриминга и видеоплатформ.

Что же в итоге? Думается, что история с балетом — прекрасная параллель. Чайковский, будучи гением абсолютной музыки, пришёл в жанр с симфоническим мышлением. Он не писал аккомпанемент к танцу; он сочинял музыкальную драму, где танец становился её воплощением. Его партитуры — это самостоятельные шедевры, которые можно слушать с закрытыми глазами.

Индустрия же развлечений XXI века — это гигантская финансово-ориентированная машина. Композитор здесь — винтик в системе, наряду со специалистом по VFX, звукорежиссером и дизайнером костюмов. Его задача — не высказаться, а решить поставленную задачу в рамках утвержденного темпа, стиля и тональности. Система отфильтровывает слишком сильные, своевольные голоса, потому что они вносят непредсказуемость и риск. Нужен не гений, а блестящий исполнитель брифа. Чайковский, Рахманинов, Малер, Шостакович — это композиторы, которые выросли внутри многовековой традиции. Они знали партитуры своих предшественников. Сегодняшний путь в композиторы для кино часто лежит не через изучение партитур Моцарта, а через изучение треков Ханса Циммера. Формируется культура референсов и стилизаций. Чтобы перевернуть жанр с ног на голову, нужно сначала овладеть им в его высшем, а не прикладном проявлении.

Режиссеры и геймдизайнеры сегодня редко мыслят категориями «музыкальной драматургии» — например, как Чайковский. Им нужна «атмосфера», «эмоциональный якорь», «саунддизайн». Им не нужно симфоническое мышление, которое будет вести их повествование и диктовать свою волю; более того, такая музыка может быть воспринята как «мешающая картине». Гений возможен только там, где есть запрос на гениальность, и проблема не в том, что сегодня некому писать гениальную музыку. Проблема в том, что исчезла экосистема, порождающая и требующая титанов — индустрия научилась производить впечатляющие, эффективные и даже красивые продукты без них.

Будущее композиторской профессии — скорее не в тотальном отрицании современности, а в поиске нового баланса. Нужны не только технологические навыки, но и фундаментальная школа, позволяющая отличить ремесленный паттерн от художественного высказывания. Нужны продюсеры, готовые рисковать, заказывая музыку не «под уже успешное», а «под возможное». И наконец — нужна публика, которая начнёт вслушиваться в саундтреки так же глубоко, как она вслушивается в классику, требуя от них самодостаточности. Ибо пока музыка будет лишь обслуживать — она обречена оставаться в тени великих предшественников. Возможно, следующий «Чайковский» придёт не из кино или игр, а из какой-то новой, еще не сформировавшейся области на стыке технологий и искусства, где авторский голос будет первичен. Но пока что мы наблюдаем закат эпохи авторов и триумф системы. И это действительно главная и самая грустная перемена.

Подготовил К. Сокирко

Композитор и реалии. Что диктует авторам век функциональной музыки?

Облако меток: